УЧЕНИЕ КЛАССИЧЕСКИХ ЕВРАЗИЙЦЕВ И ГЕНЕЗИС НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ РОССИИ!

Главной задачей своих философских исканий  классические евразийцы определили создание такой идеологии, в которой получили бы диалектическое единство наука, религия и философия.  В  рамках  россиеведения  они  занимались созданием и обоснованием качественно новых принципов национальной идеологии России, осуществляя на их основе волевое политическое действие, оформленное в евразийском движении 1920–1930-х гг.

Определяя  генезис  национальной  идеи  России, один  из  отцов-основателей  евразийского  учения  князь Н.С. Трубецкой (1890–1938) отмечал: «Господствовавший прежде в исторических учебниках взгляд, по которому основа русского государства была заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли может быть признан правильным. То государство или та группа мелких, более или менее самостоятельных княжеств, которые объединяют под  именем  Киевской  Руси,  совершенно  не  совпадает с  тем  русским  государством,  которое  мы  в  настоящее время считаем своим отечеством. Киевская Русь была группой княжеств, управляемых князьями варяжской династии и расположенных в бассейне трех рек, которые почти непрерывной линией соединяют Балтийское море с Черным, и начальная летопись совершенно точно определяет географическую сущность этого государства как «путь из Варяг в Греки». Площадь этой Киевской Руси не составляла и двадцатой доли общей площади той России, в которой родились все мы» [6, с. 208].

Согласно  евразийской  концепции,  нежизнеспособное протогосударство «Киевская Русь», прикрепленное к  речной  системе  Днепра  и  экономически  ориентированное на обеспечение речного пути «из Варяг в Греки», постоянно  находилось  под  ударами  кочевников  Великой Степи, усугублявшихся непрекращающимися междоусобицами. «Потому-то из Киевской Руси и не могло развиться никакого мощного государства, и представление о том, что будто бы позднейшее русское государство есть продолжение Киевской Руси, в корне неправильно. ... Между Киевской Русью и той Россией, которую мы теперь считаем своей родиной, общим является имя «Русь», но географическое и хозяйственно-политическое содержание этого имени совершенно различно».

Г.В.  Вернадский  (1887–1973)  считал,  что  процесс естественного  разложения  Киевской  Руси  усугубился в ХIII столетии монгольским нашествием и политическим подчинением Русской Земли Востоку  – так называемым  Игом [1, с. 354].  По  мнению  евразийцев, именно от Московского княжества ХIV столетия, а вовсе не  от  обреченной  варяжской  Киевской  Руси  IX  столетия,  берет  свое  начало  современная  Россия-Евразия. Именно  в  монгольский  исторический  период  возникли предпосылки взаимной интеграции восточных славян и тюркских народов евроазиатского материка через государственную  преемственность  России,  перехватившей «историческое знамя» у Золотой Орды.

После окончательного упадка Киевской Руси в ХIII столетии  византийские  идеи  сильной  императорской власти  и  централизации  русских  земель  продолжали волновать патриотически-настроенные умы части княжеского  корпуса  –  владимиро-суздальских  и  московских  князей  (князей  северо-восточной  Руси).  Национально-патриотические искания в Земле Русской были усилены  монгольским  нашествием.  Более  чем  на  два столетия Русь (за исключением северо-западных княжеств) стала составной частью улуса Джучи-хана  – северо-западной провинцией Монгольской империи. Евразийцы рассматривали процесс становления национальной  идеи  как  процесс  перманентный,  начало которому было положено в 1380 г. на Куликовом поле. «Последний  евразиец»  Л.Н.  Гумилёв  (1912–1992)  так обосновывает это утверждение: «Этническое значение происшедшего в 1380 г. на Куликовом поле оказалось колоссальным.  Суздальцы,  владимирцы,  ростовцы, псковичи пошли сражаться на Куликово поле как представители своих княжеств, но вернулись оттуда русскими, хотя и живущими в разных городах. И потому в этнической истории нашей страны Куликовская битва считается тем событием, после которого новая этническая общность  – Московская Русь  – стала реальностью, фактом всемирно-исторического значения» [2, с.208].

По сути, в этих строках Лев Гумилёв излагает первоначальный этап формирования национальной идеи России  – этап зарождения национального самосознания. Поэтому в сознании последующих поколений Куликово поле должно рассматриваться не столько с научно-исторической точки зрения, сколько с мировоззренческой и в рамках национальной идеи, несущей в себе сакральную функцию. Ибо останки павших на Куликовом поле, впрочем, как и павших в других праведных войнах за многонациональное Отечество, за «други своя»,  – это святые мощи, не подлежащие открытию по человеческому произволению, но только по Промыслу Божию.

Трагедией веры и особыми мессианскими, эсхатологическими настроениями отозвались в русском национальном самосознании уния Византии с латинским Западом 1274 и 1439 гг., а также падение в 1453 г. твердыни православного мира  – Царьграда. «Ибо старого Рима церковь пала по неверию ереси Апполинария, второго же  Рима,  Константинова-града,  церковные  двери  вну-ки агорян секирами и оскордами рассекли»,  – писал в 1530 г. инок Филофей в скорби великому князю Василию.

Так на почве бесконечных усобиц, тотальной  разрухи  и  неопределенности,  последовавших за монголо-татарским нашествием, в условиях «остолбенения»  русской  культуры  и  тоски  по  исчезнувшему навсегда  «Второму  Риму»  в  ХIII–ХVI  вв.  на  авансцену русской истории выходит «туранский фактор» – фактор сильной монгольской государственности.

Рассматривая  процесс  становления  национальной идеи, евразийцы явно утрированно и подчеркнуто субъективно выделяли восприятие Россией духа государственности монгольской. В соответствии с этим подходом восприятие чуждой идеи сильной монгольской государственности русским национальным самосознанием произошло именно потому, что это была великая идея, идея сильной, единой и неделимой континентальной империи, созданной как и все кочевые империи древней Евразии по военному типу. «<…> Потускневшие и выветрившиеся в процессе своего реального воплощения, но все еще сквозящие за монгольской государственностью идеи Чингисхана вновь ожили, но уже в совершенно новой, неузнаваемой форме, получив христианско-византийское обоснование. В эти идеи русское сознание вложило всю силу того религиозного горения и национального самоутверждения, которыми отличалась духовная жизнь той эпохи; благодаря этому идея получила небывалую яркость и новизну и в таком виде стала идеей русской. Так совершилось чудо превращения монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую» [6, С.224].

В Древней Руси управляющим принципом была православная  вера,  понимаемая  как  органическое  сочетание  религиозных  догматов,  обрядов  и  православной культуры,  частным  проявлением  которой  стал  иерар-хический  государственный  строй  с  царской  вершиной власти  (византийское  православие  и  родовое  самодержавие). Захватив, разрушив и разграбив Византийскую империю, Запад из варварского превратился в Запад цивилизованный.  Однако в отличие от Запада, поглотившего сокровища Византии, русские поняли, в чем истинно заключается самое великое ее сокровище. Это было не золото, не драгоценные камни, даже не искусство и науки. Главным сокровищем Византии был Бог. Именно на этом сокровище наши великие предки создали не банки, не капиталы, не музеи и ломбарды. Они создали Русь, Россию, духовную преемницу Византии. Центром нового российского государства в ХIV–XV столетиях становится Москва. С разработкой в качестве национально-государственной доктрины концепции «Третьего Рима» в первой половине ХVI столетия начинается процесс национально-государственной  самоидентификации  России, процесс определения нарождающейся империей своей роли и места в мировом цивилизационном процессе.

После  укрепления  московской  государственности перед ней встала другая проблема – проблема обороны от Запада. Эту задачу, как считали евразийцы, Россия могла решить только путем освоения западной промышленности и усвоения европейской техники. «Выполнение задачи заимствования европейской техники взял на себя Пётр  I. Но задачей этой он увлекся настолько, что она для него обратилась почти в самоцель, и никаких мер против заразы европейским духом он не принял. Задача была выполнена именно так, как не надо было ее выполнять, и произошло именно то, чего следовало больше всего опасаться: внешняя мощь была куплена ценой  полного  культурного  и  духовного  порабощения России Европой» [6, с. 239].

С  Петра  Великого  начинается  период  антинациональной монархии, период европеизации России. Этот процесс  нарушил  всякое  национальное  единство,  породил разрыв между простым народом и европеизировавшимися слоями общества. Власть противопоставила себя остальной России как этнографическому материалу, жертвуемому на создание мощной европейской державы, прививала чуждые европейскую цивилизацию и культуру. Этнокультурный дисбаланс неизбежно повлек за собой социальные потрясения  – в частности, революцию октября 1917  г. Такова в своей сути евразийская концепция  генезиса  российской  государственности  и национальной идеи.

Итак, парадоксально восприняв генезис национальной идеи, евразийство связало ее с рядом специфичес-ких историософских свойств:

?  с  мессианским  и  эсхатологическим  характером русского  национального  самосознания  (философско-политическая доктрина «Третьего Рима»);

?  с пространственно-временным синтезом «леса» и «степи» не в почвенно-ботаническом, но в культурно-историческом, «геософском» плане;

?  с восприятием русских как продолжателей имперских  устремлений  Рима,  Византии  и  кочевых  империй древней Евразии;

?  с интерпретацией исторической миссии России-Евразии как «географической оси» мировой истории, противопоставляемой европейскому Западу;

?  с самобытностью евразийской политико-государственной модели, основанной на принципах трансконтинентальной военной империи (опора на главных союзников России – армию и флот, «правящая идеократия», «демотия», принцип «тяглового государства», общинный характер хозяйственно-экономического уклада России, феномен «византийского аграрного социализма» – византийской экономической модели с преобладанием общинного землевладения.

В соответствии с евразийскими воззрениями определяющую  роль  в  формировании  национальной  идеи России сыграл именно «туранский фактор». Однако, на наш взгляд, эта роль была не столь однозначна и позитивна.  Позволим  себе  согласиться  с  точкой  зрения А.С.  Панарина: «Россия  – не этническое «государство русских», а особая цивилизация, обладающая своим суперэтническим потенциалом и соответствующим набором геополитических идей. Одна из таких идей, издавна вынашиваемая в недрах консервативного политического спектра – византийско-православной сверхдержавы. Это не «вторая Европа», а «Третий Рим»  – наследник Византии» [4, с.23]. Действительно, близость национальной идеи России к концепциям славянофилов и «византизма» К.Н. Леонтьева, нежели к евразийскому «туранскому  фактору»,  кажется  более  исторически-обоснованной  и,  следовательно,  более  объективной, последовательной и перспективной в историософском плане.

Вариант  русской  идеи  у  классических  евразийцев получил развитие в форме национальной идеи, предусматривающей  вопросы  широкой  этнокультурной  и  религиозной толерантности. Он, с одной стороны, вышел из славянофильского и постславянофильского понимания проблемы, а с другой  – существенно отличался от них.  Евразийство  рассматривало  национальную  идею не только как русскую идею (т. е. не как идею узкославянскую),  но  как  объединительную  российскую  идею, включавшую в себя этнические и национально-культурные  элементы  тюркских,  финно-угорских,  индо-иранских  народов.  В  учении  национальная  идея  выступает не как идея панславянская (Н.Я.  Данилевский) и не как идея  византийско-славянская  (К.Н.  Леонтьев),  а  как идея  византийско-монгольско-русская,  как  объединительная  евроазиатская  идея,  преломленная  через «туранский фактор» и российское национальное самосознание. Вместе с тем, она не выступает альтернативой собственно русской идее, а дополняет ее иными этническими представлениями о России как о Евразии, о ее богатой этнической истории и культуре. Евразийцам показались недостаточными представления славянофилов и их последователей о национальной идее как об исключительно  идее  духовной,  покоящейся  на  православии и панславизме. Они внесли в эти представления свои «геософские», натуралистические элементы и элементы кочевниковедения, доказывающие уникальность евроазиатского этнокультурного мира.

Особо следует отметить слабую сторону евразийских философских суждений: национальная идея учения, не будучи воплощена в действительность и не опираясь на практику, выдвигая в повестку дня идеологическую проблему широкой межэтнической толерантности, позволяет избежать проявлений национализма и шовинизма в большей степени лишь теоретически. Более того, евразийская национальная идея естественным образом не учитывает  современных  радикальных,  сепаратистских тенденций, в буквальном смысле слова захлестнувших мир в начале третьего тысячелетия.

Рассмотрим еще один весьма важный аспект национальной  идеи.  Евразийцы  считали,  что  в  авангарде государственного строительства должны идти чиновники-управленцы, этатисты, отличающиеся исключительной религиозностью, верностью, преданностью, честью, оцениваемой  ими  выше  личного  материального  блага и безопасности. Сущность «идеократии» они видели в присутствии у власти особого класса управленцев-государственников,  так  называемого  «правящего  слоя», людей «партии длинной воли», формируемого из интеллигенции и правительства. Этот слой должен быть  спаян  единой  идеологией,  единым  мировоззрением,  внутренним  единством  (личностным  этатизмом), вести государственное строительство под руководством верховной идеи («идей-сил»). Утвердившийся в Советской  России  государственный  строй,  покоившийся  на незыблемом авторитете ВКП(б), евразийцы относили к ложной «идеократии», предлагая сменить ее своей истинной, религиозной «идеократией». Тем не менее «левые»  евразийцы  симпатизировали  государственному строю СССР. Под лозунгом борьбы с либерально-демократической расслабленностью и однобоким коммунистическим  фанатизмом  они  противопоставляли  «демотию» демократии.

Анализ работ классических евразийцев показывает, что проблема «правящего отбора» в учении воспринимается на онтологическом уровне как борьба с силами хаоса и распада, как борьба за социальный прогресс.

В такой онтологической и антропологической привязке социальная организация человечества является первой ступенью к организации бытия в целом. Государственная форма объединения становится объединением для личностной регуляции. Так «правящий отбор» становится  особым  отбором  людей,  удовлетворяющих  известным нравственным критериям-требованиям, сформулированным еще Чингисханом. Э.Д.  Хара-Даван утверждал: к власти никогда нельзя допускать людей с пороками измены, предательства, трусости, стремления к личной выгоде и наживе, т. к. эта категория управленцев может погубить любое государство [7, с. 451].

Базисно выделяя в этатистской концепции «симфонической личности» любовь, Л.П. Карсавин (1882–1952) связывал ее с метанойей –  умопеременой, духовным  и  нравственным  обновлением  человека  через жертвенное служение ближним, через жертвование «части своей личности», обретение им любви к Богу и к другим людям, без чего личность раскрыться не может. «Замыкаясь в себе, он [человек] становится нищим, хиреет и погибает. Преодолевая же себя, свое ограниченное, маленькое эгоистически-личное бытие, человек расширяется и обогащается, делается истинною личностью. Только через общение с другими людьми, т. е. через самоотдачу,  без  которой  такое  общение  невозможно, достигается  личное  многообразие  и  личное  единство индивидуума» [3, с. 376].

П.Н. Савицкий (1895–1968), определяя евразийскую среду как среду наибольшего развития этатизма, считал, что этатизм проходит «стержнем» через всю русскую  историю.  «Необычайная  концентрация  народных сил под покровом и водительством центральной власти характеризует  всю  историю  кочевых  империй  …  <…> Эта  традиция  была  воспринята  Московским  государством,  в  котором  все  было  «государево»,  от  государя исходилось и делалось его именем …» [5, с. 285]. По этому вопросу Лев Гумилёв делает весьма интересный вывод: «Древнюю Русь погубила дестабилизация, явившаяся следствием снижения пассионарного напряжения этнической системы или, что проще, увеличения числа субпассионариев  – эгоистов, не способных к самопожертвованию ради бескорыстного патриотизма. Уцелело только Великое княжество Московское, целое столетие втягивавшее в себя пассионариев благодаря принципам  митрополита  Алексея  и  Сергия  Радонежского.

Их сподвижники и ученики завещали своим потомкам перспективный поведенческий стереотип и стабильную внутреннюю структуру. Так с 1380 по 1452 г. Московское княжество стало Россией, а бывшая Русь  – окраиной Литвы, которой руководила Польша».  Так Львом Гумилёвым выносится в повестку дня достаточно интересная «пассионарная» историософская и культур-философская категория «перспективного поведенческого стереотипа»  – как индивидуально-психологической основы построения «континентальных месторазвитий» имперского типа (imperium).

АВТОР СТАТЬИ: ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОЛЛЕГИИ АНО «ЦЕНТР ИССЛЕДОВАНИЙ, СОХРАНЕНИЯ, ПОДДЕРЖКИ И РАЗВИТИЯ ЕВРАЗИЙСТВА»,  САМОНКИН ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ

Источники и литература

1.  Вернадский Г.В. Монгольское иго в русской истории  / Г.В. Вернадский // Основы Евразийства / сост. Н. Агамалян и др. – М.: Арктогея-Центр, 2002. –  С.354-355.

2.  Гумилёв Л.Н. От Руси к России / Л.Н. Гумилёв. М.: Изд-во АСТ, 2004. – С.208-209.

3.  Карсавин  Л.П.  Основы  политики  /  Л.П.  Карса-вин  // Основы Евразийства. – С. 376.

4.  Панарин  А.С.  «Вторая  Европа»  или  «Третий Рим»?  /  А.С.  Панарин  //  Вопросы  философии. – 1996. – №  10. – с.23.

5.  Савицкий  П.Н.  Евразийство  как  исторический замысел  /  П.Н.  Савицкий  //  Основы  Евразийства. – С. 285.

6.  Трубецкой Н.С. (И.Р.). Взгляд на русскую историю  не с Запада, а с Востока / Н.С. Трубецкой // Основы Евразийства. – С.208-239.

7.  Хара-Даван Э. Евразийство с точки зрения монгола / Э. Хара-Даван // Основы Евразийства. – С. 451-452

Подписывайтесь на наш канал в Telegram