К вопросу об Исаакии: зачем оспаривать закон

В Санкт-Петербурге продолжает накаляться ситуация вокруг Исаакиевского собора. Началом интриги послужила просьба местной епархии РПЦ передать ей в безвозмездное пользование указанный собор, а также другой храм, Спаса на Крови.

Можно заметить, что данная просьба не является каким-то “попрошайничеством” на основании неких неформально дружеских отношений духовенства и власти. В России вот уже 5 лет принят и успешно действует специальный закон, “О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности”, как раз и разрешающий подобные действия.

Признаться, лично у меня как раз это обстоятельство и вызывает наибольшее недоумение. Ну непонятно: если закон есть, то он, по идее, принимался для того, чтобы иметь безусловную юридическую силу. Наверное, сложно представить ситуацию, когда, к примеру, матери двоих и более детей положена выплата “материнского капитала”, но для получения оного развертывается общественная дискуссия с привлечением экспертов, чиновников, финансистов, которые высказывают на этот счет прямо противоположные мнения?

А в ситуации с Исаакиевским собором именно так и происходит. Вопрос хотят вынести на городской референдум, окончательное решение о котором должно быть вынесено городскими властями 21 августа. Музейщики громко возмущаются, дескать, “у церковников разыгрались аппетиты, они финансовые потоки под себя подмять хотят”. Правда, при этом как-то нелогично тут же обвиняют церковь в “неуместном бессребреничестве”, дескать, она хочет пускать в церковные здания посетителей бесплатно, в то время, как “рыцари культуры” берут за это по 250 рубликов за посещение каждого храма в дневное время – и 400 – в ночное. Для пенсионеров и студентов, правда, предусмотрены скидки.

И главный “профильный” чиновник страны, министр культуры Мединский также считает, что “все нужно оставить как есть. С точки зрения министерства культуры, сегодняшний статус Исаакиевского собора оптимальный.”

Так что интересные законы в России действуют, что и говорить. Напоминающие хрестоматийную народную поговорку: “закон — что дышло, куда повернешь — туда и вышло”.

***

Но все же противники “обнаглевших церковников” в глубине души чувствуют слабость своей позиции. Отчего и приводят в ее защиту дополнительные аргументы, менее всего связанные с положением российского законодательства.

Один из самых популярных тезисов озвучил петербургский депутат Борис Вишневский.

“Собор (как и предшествующие ему на этом месте церкви) строился за счет государственной казны. Не за счет РПЦ и не за счет пожертвований верующих. Это было имущество государства, и оно государственным и осталось после 1917 года. РПЦ им только пользовалась. Поэтому о “возвращении” говорить некорректно. Нельзя вернуть то, что никогда не принадлежало церкви. В соборе время от времени проводятся богослужения, и никто им не препятствует. Но он остается музеем. И должен оставаться им и дальше”

Борис Вишневский

Интересно, известно ли достойному политику и тем, кто разделяет его мнение, что с начала реформ Петра Первого Русской православной церкви вообще практически перестало принадлежать любое имущество? После упразднения патриаршества и введения синодального строя, РПЦ, выражаясь современным языком, “перешла под внешнее управление” — государства, став, фактически, подразделением госаппарата. Вначале ее имуществом занимался “Монастырский приказ”, затем — другие синодальные “конторы”. А во главе самого Святейшего Синода находился обер-прокурор — светский чиновник, назначаемый императором.

Окончательно секуляризация церковного имущества была завершена при Екатерине Второй, в 1764 году. Соответственно, после этого и Исаакиевский собор, и любой другой храм Церкви принадлежал исключительно “функционально” — она могла им пользоваться, но верховное управление и движимой, и недвижимой якобы собственностью РПЦ осуществляли государственные чиновники.

Просто не стоит при этом делать вывод, что “нынешняя ситуация является продолжением таковой в дореволюционной России”. Ныне Церковь от государства отделена. А в Российской империи она, фактически, являлась частью государства. Собственно, это “изобретение” не столько даже Петра Первого, сколько близких ему иерархов с “протестантскими симпатиями”, в первую очередь, архиепископа Феофана Прокоповича, успешно внедрившего “протестантскую модель” ряда европейских государств с ее формулой “чья власть — того и церковь” на российскую почву.

В современной и вполне себе светской Германии, например, доселе со всех верующих граждан взимается “церковный налог”, из которого, в частности, платят зарплаты священникам тех или иных конфессий. То есть, конечно, любой немец может объявить себя атеистом и эти деньги не платить. Но что-то удерживает большинство довольно-таки прижимистых в других отношениях бундесбюргеров от такого шага, даже если в католические храмы или лютеранские кирхи они ходят крайне редко. Может, осознание того, что есть вещи повыше нашего материального мира, и слишком уж экономить на них может оказаться себе дороже?

Поэтому, отобрав (или освободив — кому как нравится) духовенство от излишних хозяйственных забот, российское государство при этом патронировало РПЦ всей мощью госаппарата. За неявку к исповеди хотя бы 4 раза в году полагалось административное наказание, за отказ от православия — даже уголовное. “Богохульство” вообще грозило пожизненной каторгой. Эти нормы были отменены Николаем Вторым лишь в 1905 году, во время начавшейся первой русской революции.

И соборы — любые — в царской России строились не для демонстрации праздношатающимся туристам. И даже не для размещения в них “маятника Фуко”, как в Исаакиевской соборе. Там люди молиться были должны. А другое предназначение храмов просто не мыслилось.

***

Однако после перехода власти к большевикам отношение к Церкви изменилось. Ну что тут поделаешь: они “не сошлись характерами”, как поссорившиеся супруги. Правда, в гражданском кодексе при разводе между экс-супругами принято делить совместное имущество. Но новые власти решили поступить проще, просто уничтожив бывшую “вторую половинку”.

Предвоенные и хрущевские репрессии против РПЦ, правда, все равно этой цели достичь не смогли. Да, в общем, это было и невозможно, ибо весь большевизм, несмотря на формальный атеизм, все равно базировался на основополагающих принципах Православия, что резонно заметил тот же Бердяев в своих “Истоках и смысле русского коммунизма”. Или, если кому больше нравится, культовый американский мыслитель Хантингтон в своей книге “Конфликт цивилизаций”, несмотря на 70-летний формальный атеизм “Советского блока”, все равно отнесший восточноевропейские страны к “православному типу цивилизации”.

И пока даже коммунисты тайком крестили своих детей, а на поминках павших бойцов и партийных бонз произносили тосты “спи спокойно, дорогой товарищ!” (а “спать” можно только в надежде на “пробуждение”, всеобщее воскресение, исходя из веры в бессмертие души, а не первичность тленной материи) — победить веру и Церковь было невозможно.

***

В 1991 году СССР прекратил свое существование и РПЦ стала  из всего лишь “терпимой” коммунистическими властями вполне законной и влиятельной организацией. И теперь, по сути, главным вопросом является даже не право на возвращение ей собственности на храмы и другое имущество, а наличие методологических оснований их нахождения в качестве музеев.

Как видится, в обществе сложился не всегда объяснимый пиетет перед этими учреждениями. Дескать, их наличие — всегда хорошо.

Но это же зависит от конкретного объекта, в музей превращенного. Понятно, что существование, скажем, Третьяковской галереи может только приветствоваться. В конце концов, художники писали свои великие картины для того, чтобы на них смотрели, любовались зрители. И если последними будут не только коллекционеры, “как царь Кащей над златом чахнущие”, не дающие никому смотреть на свои сокровища, но миллионы посетителей — это будет идеальным решением.

Также можно приветствовать и превращение в музеи чего-то сыгравшего большую роль в развитии общества, государства, науки. Недавно вот решено превратить в музей первую советскую атомную подводную лодку. А сколько в России и мире “квартир-музеев”,  принадлежавших знаменитым писателям?

В подобной ситуации “музейщики” действительно выполняют благородную задачу спасения от тления шедевров, памятников и других подобных вещей.

***

Но представим себе иную ситуацию. К примеру, возвращается к себе домой из многолетней поездки в Италию великий русский писатель Гоголь, а ему говорят : “Извините, Вы ж такой у нас великий, мы Вашу квартиру в музей превратили, ищите себе другое жилье”.

Или представители Минкульта обратились бы в Минобороны с просьбой превратить в музей не списанную легендарную первую атомную субмарину, а одну из подлодок новейших проектов, предназначенных для постановки на боевое дежурство.

А как бы отнесся каждый из нас, если бы ему предложили хранить свежекупленный автомобиль исключительно в гараже? А что, это ведь тоже своего рода “памятник культуры” — ее достижений в науке, технике? Он такой красивенький, лаком весь сверкает. А ты на нем по пыли и грязи ездить собираешься, изверг?!

Абсурд — скажете Вы? И будете правы. Машина должна ездить, об этом знают даже автомобильные “чайники”. А потому авто со склада старше двух-трех лет встречаются в продаже редко. Зато при надлежащей заботе по российским дорогам ездят порой даже “Победы” начала 50-х годов.

***

Но ведь с храмами-музеями, фактически, происходит то же самое, что и в вышеуказанных примерах! Их превратили в “саркофаги”, гробницы, которыми разрешено только любоваться. Ну и, пардон, изредка проводить службы в боковых приделах, как в том же Исаакиевском соборе.

Интересно, кто-то задумывался, почему так ценятся именно старинные иконы? Они ж такое грязные, тусклые, а то и откровенно засаленные? То ли дело сверкающий “новодел”. Однако ценители выкладывают бешеные деньги именно за “старье”.

Потому что, кроме внешнего лоска, главная ценность иконы в ее “намоленности”. Чем больше поколений людей обращались через это “окно в иной мир” к Богу — и получали от Него ответ в своих мольбах — тем больше эта “энергия” аккумулировалась в эстетически некрасивых потускневших досках.

И храм без богослужений — это, выражаясь библейским языком ветхозаветных пороков — “мерзость запустения, воцарившаяся на святом месте”. И ладно бы в России сбылась мечта Никиты Сергеевича Хрущева “показать по телевизору последнего попа”. Но ведь, согласно опросам, подавляющее большинство россиян считают себя православными верующими.

Да, в храмы большинство из них ходят редко. Ну так и выборы граждане посещают еще реже. Но это не мешает им с полным основанием иметь российский паспорт и считать избранную власть своей. Так и “имеющие Бога в душе”, хоть и не получается у них регулярно сходить на Литургию, но хотя бы все крестятся да и венчаются многие. А уж отпевают после смерти — так вообще почти каждого.

Однако как раз эти самые богослужения у многих “охранителей” от культуры становятся настоящей “костью в горле”. Вспоминается, как вот уже больше десятка лет на Украине тлеет вялотекущий скандал между местными “культурниками” и “церковниками” вокруг исторической церкви Святителя Николая в Киеве. Какое возмущение кипит от того, что эти “отсталые верующие” смеют ставить перед иконами 18 века презренные свечки, которые своей копотью затмевают историческую красоту!

Ну а что эту церковь строил, кажись, еще гетман Мазепа, не для того, чтобы на нее только глазели, но чтобы в ней молились, в том числе за упокой его души — так это ж неважно? Интересно, как бы “культурное сообщество” отнеслось, скажем, к решению Норвегии и Швеции опротестовать завещание Альфреда Нобеля — с упразднением соответствующей премии? А что, если можно “начихать” на последнюю волю одного человека насчет построенного им храма, почему то же самое не сделать и относительно любого другого завещания?

В общем, неправильно это: при “живом” — то ли человеке, то ли Церкви — превращать их имущество в “музей”. Никто ж не запрещает туристам посещать в разрешенное время Кремль и Овальный кабинет Белого Дома, но это, наверное, не повод американским и российским музейщикам требовать преобразования главных зданий и символов своих стран в музеи?

Пока что-то может выполнять свое главное предназначение, оно и должно его выполнять. А памятником должно становиться лишь то, что окончательно стало достоянием истории и представляет для потомков лишь абстрактно историческую ценность. Думается, такой принцип должен лечь в основу решения и по Исаакиевскому собору, и по любым другим православных храмам России, в чьем бы формальном ведении они ни находились.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram