Остров 90-х и новая советская мифология
Недавно
Причины указываются, как правило, рыночные и ностальгические. Ну, то есть, когда холодильник обывателя наполнился, как мечталось в начале перестройки, а потом и демократические реформы случились. Оный обыватель стал с нежностью вспоминать СССР с его потребительскими моделями «автоматов с газировкой» на улицах, ГОСТовскими советскими сосисками и дешевым сливочным мороженым. Понятно, что либеральная идеология – она, в той или иной мере, о потреблении и экономике. И это вполне нормально. В общем-то, и такой подход возможен, но давайте танцевать не от холодильника и ста сортов колбасы, а от массовой психологии в контексте нашей истории.
Главное, что нам нужно понимать, что и либералы самого оппозиционного толка, и государственники видят, что население приветствует элементы «советского ренессанса» в современной жизни. Будь то автомат с газировкой или бесплатная медицина (хорошо бы, чтобы действительно бесплатная) и поездка в профилакторий за государственный счет. В эту же парадигму ложится и возвращение Крыма, которое стало и «русской весной», и «СССР не распался, мы пошутили». В ту же копилку идут и нормы ГТО, и разного рода Спартакиады и Зарницы, сама идея патриотизма, выразившаяся в акции «Бессмертный Полк», например. Которую, стоит напомнить, инициировало совсем не государство и не по разнарядке, а гражданские активисты самых разных политических взглядов, всё чаще оппозиционных, но факт остается фактом: и «Бессмертный Полк» окрасился в советский багрянец, хоть и с Георгиевской ленточкой.
Да что там говорить, если все без исключения признают, что главной оппозиционной идеологией, по итогам последних выборов, стала именно «левая», даже не социально-демократическая, а социалистическая ценностная парадигма. КПРФ – партия №2, «Справедливая Россия» – №3, по итогам кампании 2015. А среди «малых партий» прорыв сделали «Коммунисты России». Это все – леваки либо лево-центристы. Не всегда на деле, но чётко и абсолютно однозначно на уровне лозунгов и агитации. В общем, запрос имеет место быть. И запрос сильный. Откуда и почему?
Начать здесь стоит с исторического экскурса в поздний советский союз времён брежневского застоя. Да, чтобы было понятно, в массовом сознании сейчас бытует такое мнение, что как Леонид Ильич к власти в 1964-м пошёл, так застой и начался. На самом деле, это не так. Если обратиться к архивам, особенно к отчетам отделов агитации и пропаганды, и проанализировать их с точки зрения стилистики, то можно относительно точно сказать, когда все стало «застаиваться». Это годы 71-73.
Вашему покорному слуге довелось просидеть в Государственном архиве новейшей истории Новгородской области порядка полутора лет, выбирая документы по советской атеистической пропаганде. И вот что интересно: после Хрущева, после возобновления атеистической кампании, вплоть до семидесятых, все эти борцы с «религиозностью» действительно были идейны, горели пафосом борьбы. То есть, понятно, что в самой сути их деятельности, в непримиримой войне с религиозностью и обрядовостью – тогда в ходу, кстати, был термин «обрядность» – ничего хорошего не было. Но был некий настрой. Они искренне верили, что их работа ведёт страну к лучшему.
Даже с христианских позиций такие пламенные борцы лучше, чем то, что началось потом. «О если бы ты был холоден, или горяч!» – читаем мы в Новом Завете как раз про такой случай. Они были до абсолютного нуля холодны к религии и горячи, как доменная печь, в накале своей борьбы. Если вы читали «Шар и Крест» Честертона, то поймете, о чем я. Там яростный, фанатичный даже, атеист становится верующим в силу неукоснительного принципа соблюдения им атеистических принципов. Если не читали – прочтите. А вот с семидесятых в этой работе началась «теплохладность». «Но поелику не холоден ты, не горяч, но тёпл, исторгну тебя из уст Своих». В семидесятые эта атеистическая, да и другая работа на идеологических фронтах стала рутиной.
Для чего я все это рассказываю? Для того, чтобы было понятно, что делалось с советским обществом в целом. Поскольку идеология была базисом развития этого самого общества, и пока была, общество развивалось. Из идейных соображений шли Большие Стройки Сталинской поры, из идейных соображений мы полетели в космос. Но сначала идея стала расходиться с реальностью, а потом идеологи перестали верить в эту самую идею.
Брежневский застой охарактеризовался материальным благополучием – и, кстати, при наличии этого самого благополучия, невиданной стабильностью – при начале выхолащивания не идеологии даже, а той идейной преданности, на которой держалось и советское государство, и советское общество. Казалось, правила игры были установлены раз и навсегда. Но проблема в том, что советская идеология – в той или иной мере – это идеология прорыва, покорения, экспансии. Не военной, нет, мирной, но экспансии, как отдельного идейного человека, строителя коммунизма, так и коллектива людей. На благо людей всей земли.
В эпоху позднего Брежнева этот социальный и политический прорыв был наглухо блокирован. Про социальные карьерные или паче чаяния, политические лифты – даже говорить не стоит. Вспомните средний возраст членов Политбюро на момент 1983 года, когда Леонид Ильич отошел в мир иной. Стагнировал и более низкий уровень - социальный. А это входило в прямое противоречие с советской доктриной. Люди пытались реализовать себя в иных областях. Но СССР всегда был очень ранжированным, с жёсткими рамками, государством. Даже в пресловутом потребительстве была беда. Все эти ковры на стенах, начавшиеся еще с Хрущева образца начала шестидесятых – это хоть какая-то возможность показать элемент роскоши в жилище. И три одинаковых сервиза в двух одинаковых сервантах в большой комнате, у противоположной от дивана стены – это все про те же вещи.
Но главный элемент, который сделал возможными и Перестройку, и девяностые – это советский же патернализм. Вернее, четкое понимание советского общества, что государство о нём заботится, и это не плохо или хорошо, даже не нормально, а естественно, как дышать. Что так теперь будет всегда, что бы ни случилось. Пусть где-то заботится хуже, где-то лучше, кому-то достается больше и по блату, кому-то меньше и в свою очередь. Но забота проявляется обо всех. И вопрос только в том, чтобы поменять как-то так социально реальность, чтоб было по-честному - равно для всех, без блата.
Таких вот перемен уже к концу семидесятых требовали очень и очень многие сердца. Хоть каких-нибудь. Некоего глобального прорыва, которого все не было. При полном непонимании, что кардинальная встряска страны может создать для страны и её граждан большие материальные проблемы. По сути, то, как радостно народ вошел в девяностые, отказавшись от «полумер» Перестройки, было тем самым «советским инфантилизмом». Мы идём на прорыв, а государство все равно будет о нас заботиться. Иначе же и быть не может.
Люди начали что-то подозревать, когда были
проигнорированы итоги референдума по сохранению территориальной целостности
СССР. К 1993-му понимание переросло в восстание, но было уже слишком поздно. Ну
а далее вы знаете. Ельцинская демократия превратилась в такое распределение
благ, когда богатые воровали у бедных. Когда социум, отказавшийся от идеологии
в любых её проявлениях, ушел в парадигму «человек человеку – волк». Вполне
естественно, если учесть тот факт, что советская идеологическая система мало того,
что оказалась несостоятельной уже в период «застоя», но и была добита
либеральной государственной пропагандой. Шанс был в 1996-м, но и здесь Зюганов
провалился во втором туре, или же его провалили. Впрочем, учитывая нынешние
перлы Геннадия Андреевича, кто знает, может, оно и к лучшему.
Однако эти исторические вехи очевидны для
большинства. Куда интереснее психологическое восприятие того времени. Экспрессивную,
но, в то же время, лаконичную формулировку того периода дала культуролог Таис
Максимова:
«Ключевое преимущество 90-х годов перед последующими: это было время реально работающих вертикальных лифтов и свободных социальных ниш, ожидающих своих героев. Это было удивительно пассионарное время. Другое дело, что оно было растрачено практически впустую, даже в минус. Не все лифты работали, как надо, а еще меньше поднялись, куда надо. Не все ниши заполнились теми, кто нужен стране. Пассионарный пар, способный двигать горы и давать энергию развития, ушёл в свисток, пошёл на гигабаблосы для новых нуворишей, не пойми откуда взявшихся. 90-е оставили у общества стойкое ощущение упущенного времени, вполне реальных, но отобранных – вернее, украденных, узурпированных, в открытую сворованных возможностей. Именно поэтому на рубеже веков возник такой мощный запрос общества на стабильность, на справедливость, на Царя. Смысл этого запроса: нам не нужны такие лифты, нам не нужны эти ниши, нам не нужны эти самоназначенные бояре и окружающие их квази-дворяне, их компрадорская обслуга, короче, всё, что дали 90-е. И его не стало. Что вертикальные лифты не работают, как должно, и нужные ниши пустуют по-прежнему, а в других, напротив, гниют заживо унылые тела вечно вчерашних – это, насколько я могу судить, в той или иной мере признают все».https://www.facebook.com/tais.maximova/posts/1174715199210948?pnref=story
Стоит дополнить, что вместо перемен, рывка
и экспансии это бывшее советское общество получило еще и унижение. От банальных
клюквенных фильмов, типа «Красный Октябрь», до «платите и кайтесь, оккупанты»
из бывших советских республик. Про Азию с изгнанием оттуда русских, с легким
налётом геноцида русского населения в Таджикистане, тоже не будем забывать. Это
унижение въелось в память народную очень крепко. На уровне подкорки. Но оно не
стало мотивом банального, милитаристского реваншизма, как было с той же
Германией в тридцатых. Мы не хотим войны, все эти периферийные военные
конфликты – а кто будет отрицать их наличие? – они следствие совершенно других
мотивов.
Те самые годы «путинской стабильности»
наполнили холодильники, как-то исправили систему либеральной социальной
несправедливости, сделали четкими и прозрачными, до какого-то уровня, правила
социально-политической игры. Пресловутый «общественный договор» был-таки
заключен между властью и обществом. Но российскому обществу этого мало. Ему
снова нужен прорыв. Снова нужна идея, как некий нравственный ориентир, как целеуказатель
к покорению недостижимых вершин. Ближайшим историческим аналогом была советская
идеология. Не в части атеизма или партократии, не в части мировой революции, но
в части справедливости, милосердия, гуманизма и экспансии этих ценностей и
идей.
Ведь вот что интересно: вроде бы, продовольственные санкции, а с культом «Жратвы» носятся только либералы, сторонники «отдать Крым Украине». Сторонники жить себе спокойненько, «интегрированными в мировое сообщество». Их меньшинство, и они в своей риторике ведут себя, как мелкая позднесоветская партократия. Ожидая блата, негласных преференций и прочих «квартальных премий». Российское общество же этого элемента советской реальности не хочет категорически.
Оно хочет Идеи. Покорения. Преодоления. В рамках некоего глобального смысла. И ищет признаки такого положения вещей во всём. Хоть в автомате с газировкой, хоть в воссоединении с Крымом. Да даже и в холодильнике, но только через импортозамещение на всю страну. Чтобы не один холодильник, а все, и не на неделю, а навсегда были полными. Настолько полными, чтобы можно было поделиться еще и со всей голодающей частью мира.
И, по большому счёту, это не возврат неких советских мифологем в эклектике постмодерна, как считают либеральные публицисты. Это кристаллизация идеи Империи-Катехона. Государства справедливого и милосердного, как внутри себя, так и вовне. Не государства захватчика, но страны и народа, которые бы стали нравственным примером всему миру. Такой системы общественных и политических отношений, которые бы просто фактом своего существования удерживали мир от падения в бездну.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Если заметили ошибку, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter