Полицейский произвол в США: почему он не грозит России?

Кошмар милиционера и права полицейского

Проблема негативного отношения в обществе к органам правопорядка, особенно к полиции, действительно существует в России. И закон, расширяющий права полицейских в том числе и в области применения оружия, немедленно вызвал отторжение у россиян: дескать, ну всё, конец света, улицы теперь захлебнутся в трупах невинных жертв полицейского беспредела. При этом основное возмущение граждан вызывает не закон, а очередное увеличение прав полиции.

На самом деле, формулировки «запрещено открывать огонь по несовершеннолетним, когда их возраст очевиден или известен полицейскому, по беременным женщинам о очевидными внешними признаками или опять же в случае, когда это известно стражу порядка, и по инвалидам» – всё это осталось нам в наследство от Советского Союза вместе с ведомственным анекдотом тех же времён, много десятилетий популярным среди силовиков:

К сожалению, надо признать, что нынешняя ситуация разительно отличается от советской, и в новых условиях не только рядовые граждане, но даже и правоохранительные органы оказывались зачастую безоружными перед лицом новых обстоятельств.

Начать можно с того, что подростковая преступность сегодня даже близко не похожа на тот нижайший уровень, который был в советское время. Её изменения достигли за годы «демократии» не просто количественного, а качественного изменения: школьники теперь очень часто оказываются членами преступных группировок, в которые их вовлекают, упирая на то, что несовершеннолетним либо вообще не грозит уголовная ответственность, либо применяются сильно смягчённые нормы. И если при Советском Союзе юных пионеров гоняли за курение возле школы, то теперь они нередко занимаются сбытом наркотиков в школе и при этом вполне могут быть вооружены. А при задержании с неуравновешенной подростковой психикой часто оказывают отчаянное сопротивление с применением всех средств, которые у них есть.На сегодняшний день у несовершеннолетних может быть любое оружие - вплоть до огнестрельного.

Что касается беременных женщин, то тут другой фактор играет большую роль – в террористы, как известно, завербовать можно кого угодно. Я думаю, все помнят кадры после штурма «Норд-Оста», где сидели добитые спецназовцами в висок женщины-смертницы. Уж там определённо никто не выяснял «видимые признаки беременности» – будущий ли это ребёнок или пояс шахида? Кадры были жестокие и действия были жестокими, но попробуем представить, что случилось бы, очнись хоть одна из тех мадемуазелей и приведи она в действие своё взрывное устройство? Сколько было бы жертв? Так что, по большому счёту, спецназ, освобождавший заложников, уже тогда действовал исходя из обстановки и при этом находясь в несколько «серой» юридической зоне.

Последнее, правда, пока не самый распространённый в России случай, но в той же палестино-израильской интифаде сплошь и рядом смертники-дети. Если такого ребёнка не остановить, то он всё равно себя взорвёт и погибнет, но сколько жертв будет при этом?

...

Однако общественность всё равно не замедлила поднять крик о том, что вот теперь-то и заполнятся улицы российских городов застреленными детьми и беременными женщинами. Но в таком случае логичен вопрос: а почему до сих пор эти самые улицы российских городов не заполнены трупами не беременных женщин и вообще взрослых, совершеннолетних людей, открывать огонь по которым законом не возбранялось и раньше? Ответ прост: российская полиция не стреляет направо и налево.

Правда, другое дело, когда речь идёт о захвате незаконных террористических бандформирований где-нибудь на Кавказе или в Поволжье, когда работает спецназ, а вооружённое сопротивление боевиков почти гарантировано любыми средствами, вплоть до фугасов и гранатомётов. Там ситуация в корне другая потому, что большинство боевиков попросту и не желают сдаваться живыми – у большинства из них столько «подвигов» за плечами, что нет смысла сдаваться. И спецназу остаётся только работать на уничтожение бандформирования.

Но совсем другое дело, когда спецназ работает по захвату заложников при ограблении банка или при крупном задержании членов ОПГ. В этом случае, как ни странно, в сводках проходят сообщения о том, что операции были проведены без жертв или с минимальным количеством ранений.

Впрочем, сейчас все СОБР, ОМОН, ВВ и ещё ряд подразделений из МВД была переведены в ведомство Росгвардии. Но едва ли из этого последует то, что будет изменена традиция и наработанная техника работы бойцов российских спецназов.

Однако всё это не даёт нам ответа на вопрос, почему в практике работы российской полиции так редко встречаются случаи стрельбы или тем более убийства преступников при задержании. Как ни крути, а большинство преступников были и остаются отнюдь не «женщинами с явными признаками беременности» и не инвалидами, то есть закон никогда не запрещал с безусловностью стрелять по ним на поражение при необходимости. И всё же полицейские не стреляли. Наверное, следует предположить, что и при новом законе, когда стало можно стрелять по беременным и подросткам, стрелять тоже не будут. Но почему в России такая практика?

Российская специфика: главное - доставить преступника к следователю

На самом деле, это уходит корнями в очень далёкие исторически времена – ещё к сталинской эпохе, как это не покажется парадоксально. Но уже тогда был установлен именно такой порядок: получить высшую меру наказания – расстрел – можно было легко. На допросах, когда человеку уже предъявляли обвинение и начинали выбивать показания, могли забить насмерть – было и такое. А вот за убийство при задержании уже в те времена «давали по шапке» и очень крепко: с понижением в звании, а то и вовсе с увольнением. Это странная система под названием «если арестовали, значит есть за что» работала именно таким образом: после ареста всё, что угодно, но до ареста или во время самого задержания стрельба не поощрялась, мягко говоря.

После пресловутого ХХ Съезда эпоха репрессий закончилась, но многие правила сохранились, в том числе и приведённые выше принципы.

И совершенно очевидно, что сейчас речь идёт вовсе не о законах. Да, полицейский имеет право на самооборону или на применение оружия, если опасность грозит не ему лично, а многим другим гражданам - по закону так. А вот по неписанным правилам, которые работают намного более жёстко, чем любые законы, всё совсем не так. И полицейскому, скорее всего, придётся потом писать кучу рапортов, проходить комиссии и молить Бога, чтобы отделаться простым выговором без понижения в звании, отстранения от должности или вообще увольнения.

Это не вопрос закона и не вопрос права – это вопрос правоприменения, а правоприменение в этой области – регулировании права полицейского на использование оружия – работает таким образом, что в большинстве случаев его квалифицируют как превышение пределов необходимой обороны или полномочий. Да-да, не только у рядовых граждан проблема в том, что право на необходимую самооборону есть на бумаге, а в судах регулярно оказывается, что почти любая попытка воспользоваться этим правом квалифицируется как превышение пределов необходимой обороны. У полиции, как это ни странно, точно такая же проблема. И это порождает ряд парадоксальных ситуаций, которые диктуются уже не интересами дела и не существующими законами, а той практикой квалификации действий полицейского, которая имеется.

Парадокс? Но он имеет место. Точно такое же решение может принять и сам полицейский, если он действует в одиночку, а не в составе опергруппы. В обоих случаях, как правило, отделываются тем, что вызывают группу спецназа для захвата, потому что «что позволено Юпитеру, не позволено быку» – у спецназа совсем другие разрешения на то, чтобы открывать стрельбу.

Вот почему полиция зачастую предпочитает формально переложить ответственность, но не потому что не в состоянии сама выполнить задержание, а потому что неписанные правила не позволяют ей использовать оружие при задержании особо опасных преступников. То есть по закону можно, а на практике «не поощряется». Результат очевиден: пока прибудет спецназ, преступники уже успевают скрыться. Причём не какие-нибудь хулиганы, а как раз те самые «вооружённые и особо опасные» - и это очередной парадокс. По идее, чем опаснее преступник, тем больше усилий полиция должна приложить для его поимки, но зачастую оказывается наоборот: чем он опаснее, тем выше шансы на перестрелку, а лезть под пули, когда сам не можешь ответить, хотят не многие. Не говоря уже о том, что в ряде случаев даже прохожие, которые пострадали от пуль преступника, вменяются в вину полицейским: зачем-де организовали задержание в людном месте, не предусмотрели возможность случайных жертв и т.д.

Такова специфика российской системы работы полиции. У неё есть свои минусы, странности и перегибы, но есть и плюсы, из которых главным является следующий принцип: в вопросах применения оружия для российской полиции приоритетом является общественная безопасность, а не безопасность сотрудников полиции. Хотя, можно повториться, система эта имеет свои странности и не во всём логична, но вот именно такой она у нас сложилась.

Американская специфика: главное - безопасность полицейского

И, кстати, именно ей мы обязаны тому, что новости о том, что в результате полицейской операции погибли люди, можно встретить крайне редко, особенно по сравнению с практикой американской полиции, работа которой каждый день не оставляет без «вкусненького» службы новостей. Американский обыватель давно привык к тому, что ему сообщают о перестрелках преступников и полиции, в результате которых число погибших превышает десять человек.

Почему так? Потому в США в основе действий полиции лежит совершенно другой принцип: там превыше всего – и это официально – именно безопасность полицейского, а не гражданских лиц. Не общественная безопасность и не право подозреваемого на то, чтобы в отношении него проводилось нормальное следствие и был законный суд.

Впрочем, надо понимать, что их система работы тоже сложилась не просто так.

Во-первых, работает то самое свободное владение оружием гражданами, о котором так мечтают некоторые в России. При таком положении дел ситуация, что «преступник вооружён» превращается из исключительного случая в постоянную, а главное – непредсказуемую угрозу. Полицейский никогда не знает заранее, будет ли оружие у того, к кому он собирается подойти. Поэтому любой гражданин по умолчанию считается ими вооружённым. Отсюда и готовность открыть стрельбу на порядок выше.

Во-вторых, в Америке действует система «трёх страйков», когда большинство преступников, которых берут за третье преступление, автоматически получают от 20 лет до пожизненного заключения, а это формирует ту же ситуацию, что с террористами у нас на Кавказе: людям уже нечего терять и они отстреливаются «как в последний раз», надеясь на любой призрачный шанс улизнуть от пожизненного заключения. А полицейские, зная это, в свою очередь проявляют избыточную превентивную агрессивность, а вовсе не настрой брать преступника живым. Словом, принцип доминирующего приоритета безопасности полицейского в действии.

Ровно наоборот всё обстоит в России. У нас ещё со школы милиции вдалбливают, что применение оружия – это самый крайний случай, и в любом случае – совсем нежелательный. Потом это же вдалбливают новичкам-полицейским более опытные коллеги. Но главное – это практика жизни. Когда полицейские регулярно видят, что их коллега применил оружие (и, казалось бы, по закону, и по обстоятельствам надо было это делать), но в результате получил выговор, понижение или задержка в присвоении очередного звания – они делают простой и очевидный вывод: лучше не стрелять. До самого-самого крайнего случая – лучше не стрелять.

И именно поэтому можно не опасаться нововведений, дающих дополнительные полномочия полиции и Росгвардии в области применения оружия. Эти полномочия останутся только на бумаге. В реальной жизни продолжит действовать система, вынуждающая полицейских воздерживаться от стрельбы по максимуму, даже порою в ущерб интересам дела, потому что таковы приоритеты в работе российской полиции.